11 июня, пятница
Ходили с утра в Русский Культурный центр в Дамаске. Выяснилось, что Интернет временно не работает – приходите попозже. Направились к горе. Женя сначала не хотел идти, но я сказал, что всё равно пойдём. Ближе к горе встретилась площадь, под которой протекала очень даже опрятная и красивая речка, вдоль которой росли очень даже по-русски выглядевшие деревца. Стали фотографироваться. В поисках лучшего вида я залез на край высокого фонтана прямо в центре площади. На нас набросились военные со всех концов площади. Согнали к военному микроавтобусу. Мы маленько струхнули, особенно жалко было в тот момент плёнку в фотоаппарате - а вдруг засветят. Военные, все с автоматами, грозно подвели к микроавтобусу и выудили из нас паспорта. Увидев что мы русские, чуть ли не расплылись в улыбке и сказали, видимо, единственное известное слово по-английски «Welcome». Рядом стоящий человек оказался англоговорящим и объяснил суть произошедшего. «Эта запрещённая территория», - сказал он, показывая в направлении возвышения в гору – «А та область – ради бога, фотографируйте». Мы вернулись к речке около турецкого посольства и сфотографировались. Дальше двинулись в гору, кордонов с автоматчиками было полно. Главное - идти нагло с открытым лицом и не вызывать таким образом никакого подозрения. Так и сделали.
Дальше был просто эпический подъём в гору. Я почувствовал себя, как в Палестине, хотя ни разу там не был. Не знаю, такое здесь всё самобытно арабское, без единого лишнего звука. Чем выше поднимались, тем величественнее расстилался под нами вид на Дамаск. Вот ты какой красивый! Крутейший подъём, всё кругом буквально выбелено солнцем. Жара изнуряющая. Домишки все маленькие и абсолютно белые, и тишина, ни единого звука, только распространяется пение редких мечетей над городом. По такой крутой улице я не поднимался ещё никогда в жизни. И тут же встретился какой-то святой человек. На очень быстром и немного ломанном английском он начал рассказывать, что места эти святые, что сказано в такой-то святой книге, что в один день спустится божественное дуновение на все эти места, и войдёт оно в каждый дом, в каждого человека, в каждое дерево. «Вот почему я живу здесь», - говорил этот человек. Во время разговора он постоянно касался рядом стоящего платана и говорил, указывая на него: «Тин». И снова тишина, совершенно выжаренные солнцем улочки, редкие люди и вид на город, ещё более завораживающий. Крохотный арабский мальчишка нёс большой разваливающийся пакет с картошкой, я вспомнил из словаря слово «батат» и сказал мальчишке. Я, оказывается, произнёс слово немного неправильно, мальчик понял меня, сказал: «батата», и понёс картошку дальше, обхватив пакет обеими руками. Забавно.
Дальше мы поменяли 1 копейку на двухлитровую бутылку чего-то, напоминающего спрайт или колокольчик. Дальше мы не шли – мы карабкались.
В одном месте я вышел на что-то типа площадки, откуда открывался широкий вид на город. И тут со мной начали заводить знакомство арабские детишки. Общительная девчонка подошла сама. Назвалась Шахрезад. Назвала братика Абдаллу и сестричку Лину – ещё совсем маленьких, стоявших тут же. Ловко говорила: «I have 4 sisters and 3 brothers». Назвала имя другой сестры, сказала, что она «the tallest» (самая высокая) и что она самая старшая. Откровенно говоря, я не ожидал от такой маленькой девчонки такого английского. Периодически из дома выходили и проходили другие дети. Шахрезад быстро и ловко показывала в их сторону: «This is my friend…». Тот приостанавливался, увидев мой взгляд, и улыбался в мою сторону. Я понял, что вошёл во дворик их дома. Все трое детишек упорно показывали в гору: «Джабаль», настоятельно советуя подняться туда. Я знал, что «джабаль» - по-арабски гора, но подниматься туда мне было страшновато. Потом мы с Женей согласились.
Я раздал детям открытки Нижнего Новгорода. Особый интерес вызвали мои фотографии Кремля и улицы Рождественской. При виде их, они оживлённо тыкали пальцем под гору и спрашивали: «Джаме?»-«Мечеть?». Мне ничего не оставалось, как кивнуть. Эти открытки разошлись по их рукам. Туда же пошёл закат над Волгой – Абдалле. При виде фото с целующейся парой на набережной Волги Шахрезад быстро закрыла ладошкой глаза Абдалле, стоявшему рядом, и пролистала фотографии. Впрочем, с улыбкой. Я поинтересовался – дети оказались не против сфотографироваться. Я подозвал Женю, и мы сфотографировались на фоне Дамаска, лежащего сзади под горой. Дети фотографировались с удовольствием.
Внизу с Дамаска раздавалась заунывная мусульманская музыка. Зрелище – по-настоящему завораживающее. Это был ОЧЕНЬ тёплый эпизод во всей поездке. Голая, песчаная гора, утопленные в солнце домишки на круче, маленькая общительная девочка с замотанной белым головой, и мусульманские напевы, разливающиеся на всё видимое пространство над городом в полуденной белой дымке. Состояние души – совершенно лирическое.Люди на склоне горы оказались неожиданно приветливы туристам. Дело в том, что так много кордонов внизу создавали впечатление об этой горе, как о месте тревожном и неспокойном. Оказалось, за автоматчиками туристам рады. Они – абсолютно не подозрительное зрелище для местных жителей.
На вершине горы оказалось совершенно пустынно – практически ни одного туриста. Кафе – пустые. Примечательны были таблички, изображающие зачёркнутую красным рюмку. Вниз доехали на потрёпанном грузовике с весёлыми ребятами. Один из них, уступив нам место, ехал снаружи, прицепившись к кабине. Мы оказались в перекрёстном огне их резкой и громкой арабской речи. Объяснялись знаками. Я многократно произносил слово «Мардже» - название площади около нашего отеля. Из всего, о чём мы смогли объясниться, была картинка Шакиры, держащей в руках свою грудь. Показав на картинку, парень сделал международный жест – воздушный поцелуй, обращённый вперёд. Красотка – в данном случае. Парни высадили нас где-то внизу. Через полгорода мы шли до дома по очень длинной улице с бурным движением транспорта и без единого человека на обширном тротуаре. Прошли мимо заброшенного иракского торгового центра. Как и полагается в Сирии, проспект был обсажен неуёмным количеством пальм – 2 км ровных рядов пальм. Солнце уже выжарило из нас всю влагу. На обед были растворимые макароны. Страшная голодуха. Ладно…, бедность – не порок.
Это была пятница, и рынок Аль-Хамедия, по словам хозяина гостиницы, был закрыт. Хорошо, я поинтересовался, а какой же сегодня рынок открыт. Оказалось, что открыт некий рынок Бабтума. Час исканий - и рынок Бабтума оказался просто короткой улочкой с лавками и магазинами по сторонам и бурным транспортом посередине. Пошли назад на Аль-Хамедию. Купили несколько сувениров. Когда подходили к мечети Омейядов (Омаядов), встретили съёмочную группу «Вокруг света». Там снимался кусок материала, посвященный истории Дамасского рынка Аль-Хамедия. Ребята из съёмочной группы сказали, что сюжет покажут по телевидению в сентябре.
Дальше мы долго гуляли по мечети Омейядов (Омаядов). Время там летит незаметно и очень приятно. Возникает какое-то особое состояние души - ты сидишь завороженный и смотришь на происходящее вокруг, на проходящих людей, колоритно одетых, на вечно резвящихся детишек, и готов сидеть там на ковре до бесконечности. Уходить не хотелось. Очень умиротворённо. Красивая у Дамаска святыня – мечеть Омейядов (Омаядов). Для тех, кто 1-й раз на Востоке, люди вокруг - как персонажи кино. Вот идёт человек, одетый как бедуин. А может, быть как шейх? Может, он из Ирана? А может, из пустынь Саудовской Аравии? А вон тот чернокожий мусульманин, наверно, из Судана или из Марокко. Некоторые рассаживаются семьями в кружок и о чём-то разговаривают. Наверно ощущение большого пространства и съёмок экзотического фильма и не давало отсюда уйти.
Я долго фотографировал людей во дворе мечети. За мной пристально наблюдал мальчишка. Он стоял всё время на небольшом расстоянии и внимательно смотрел, как я пользовался длиннофокусным объективом моего фотоаппарата. Это длилось минут 10. Я сменил несколько мест, но мальчик всё так же серьёзно и с интересом наблюдал за мной. Наконец он осмелел, подошёл и протянул мне 2 огурца. Я поблагодарил его и предложил сфотографироваться. Оказывается, он очень этого хотел.
Уже затемно мы пришли в Русский культурный центр, и я сел за Интернет с русской клавиатурой, единственной во всей Сирии. В России, оказалось, температура воздуха +6 и идут дожди. Представить это было совсем трудно. Хорошо, что мы не там. На выходе нас кто-то окликнул: «Какими судьбами здесь, ребята?». Это был интеллигентного вида сириец, русскоговорящий, который часто здесь бывает, видимо, по работе. Звали его Таха. Он нас сильно обескуражил по поводу цен на жильё в Латакии, куда мы ехали на следующий день. Не хочу вдаваться в нелюбимую мною тему денег, но там, по его словам, оказалось всё дороже, чем мы могли себе позволить. В итоге он предложил ехать по побережью Средиземного моря не до Латакии, а до городишка Баньяс из соображений, что раз он меньше и проще, то и цены там пониже. Мы пришли домой с тяжёлым чувством. Итак, немногочисленные в жизни деньги оставлять здесь означало позорное возвращение в неладную родину. Плюс опять ужасающее чувство голода, стоптанная до хромоты правая нога в кроссовках. На ужин были ОПЯТЬ растворимые макароны. Этим же вечером делали денежные прогнозы, раздумывали, как проложить маршрут в оставшиеся дни так, чтобы потратить по минимуму. Как ни крутись, получалось, что в Анталье в последнюю ночь мы будем ночевать на пляже. Вот с этими приятными мыслями мы и легли спать.